НОВОСПАССКИЙ МОНАСТЫРЬ В СОВЕТСКОЕ ВРЕМЯ
Представленный ниже очерк написан очевидцем истории Новоспасского монастыря в ХХ веке. С благодарностью автору и с его разрешения мы публикуем этот материал без редакции и сокращений. Поясним, что этот очерк является воспоминаниями автора о трагической судьбе Новоспасской обители после 1917 года и, конечно, отражает точку зрения автора. По понятным причинам Новоспасский монастырь в ряде случаев не в состоянии документально подтвердить изложенные факты и поэтому не может нести ответственность за достоверность изложенного. Однако свидетельство человека, воочию видевшего трагическое разорение монастыря в советские годы, имеет безусловную ценность.
«Родители мои родились в Москве в конце ХIХ века. Когда они поженились, своего отдельного жилья у них не оказалось. Мать в то время работала секретарем-машинисткой в Наркомате Юстиции (Наркомюсте), в ведении которого находились так называемые «трудовые колонии». Одна из таких «колоний» находилась в бывшем Новоспасском монастыре в Москве. И тогда матери в 1927 году предложили «казенную квартиру» (две малюсеньких комнаты) в этом бывшем монастыре, родители с радостью согласились.
«Трудовая колония» на самом деле была мужской тюрьмой. Крепкие и высокие монастырские стены в темное время освещались фонарями, укрепленными на кронштейнах. Охрана днем ходила вдоль стен, а ночью часовые размещались на стенах и ходили вдоль бойниц. Все это я хорошо помню, хотя и был еще очень мал. Жили мы на втором этаже так называемого второго корпуса, что примыкает с юга к Никольской церкви. На первом этаже была тюремная поликлиника, и жили вохровцы.
В то время главные ворота монастыря, что под колокольней, были закрыты, а для проезда служили другие ворота – юго-западные; там же у ворот была и проходная. Этот кирпичный домик и сейчас существует. Через него был сквозной проход по попускам на улицу. Всех живущих на территории «трудовой колонии» охрана хорошо знала и пропускала так. А вот для того, чтобы попасть к нам в гости, нужно было заранее заказывать пропуск и встречать лично.
Нужно сказать, что в то время (начало 30-х годов) только начали разрушать чудесный некрополь монастыря. Тщательно отремонтированный, видимо, к трехсотлетию Романовых, монастырь все еще сохранял свое величие. Часы на колокольне исправно ходили. И, хотя основные колокола были сняты, колокола звона регулярно отбивали четверти и часы. Все население округи сверяло свои часы с монастырскими. Больших домов тогда поблизости не было, и часы на колокольне были видны издалека.
Стены монастыря с наружной стороны были побелены и расписаны крупными изображениями ангелов и святых. Вохровцами ко дням революционных праздников поверх росписей вывешивались красные звезды, которые освещались изнутри лампочками, и красные транспаранты. Такое кощунственное смешение.
Вскоре на наших глазах началось разрушение памятников некрополя. С раннего утра над всей территорией монастыря стоял грохот от ударов кувалд по граниту. Несколько надгробий было вывезено в Донской монастырь. Большинство же памятников заключенные разбивали при помощи зубил и кувалд. Обломками надгробий мостили территорию монастыря и часть площади перед ним. Также было уничтожено кладбище, находившееся с наружной, северо-восточной стороны монастыря. Окна первых этажей бывших монашеских келий закрыли металлическими решетками.
Заключенные работали в различных мастерских. Так, в бывшем настоятельском корпусе делали пуговицы, в других помещениях шили постельное белье, имелись механические и столярные мастерские. Среди заключенных были настоящие мастера – золотые руки, художники, которые занимались всякими поделками. Свободному населению общения с заключенными были запрещены.
Были ли побеги заключенных? Были, но редко. Существовало предание, что одному удалось бежать каким-то тайным подземным ходом. А один побег я видел. В те годы за оградой монастыря стояли два бревенчатых двухэтажных домика. На чердаке одного из этих домов и скрывался убежавший. Когда его обнаружили, он выскочил на крышу дома, и я видел, как его там били, а потом надели наручники.
Над входом в усыпальницу Романовых прежде находился мозаичный образ Спаса Нерукотворного, о котором упоминает туристический справочник по Москве за 1904 год. Этот образ закрыли фанерным щитом с изображениями дымящихся заводских труб и лозунгом: «Дома культуры вместо монастырей!». Вряд ли бы сохранился этот ценный образ до нашего времени, если бы не ретивые пропагандисты новой жизни. После войны, в пятидесятые годы, фанерный щит свалился. Перед праздником Пасхи местные бабушки, подставив лестницу, отмывали открывшуюся красоту.
Над входом в усыпальницу долго сохранялась надпись «столовая». Говорили, что в усыпальнице пытались устроить столовую для заключенных. Но сделали ее в Покровской церкви, для чего в абсиде церкви был проделан вход с улицы. Летом, в хорошую погоду, заключенные обедали прямо во дворе. Ставились в ряд столы на козлах, лавки, рассаживалась шумная публика.
Был у заключенных и свой клуб. Он помещался в бывшей Никольской церкви. Сценой служила алтарная часть, а в зале стояли ряды скамеек. Приезжали в праздники артисты. Выступала в клубе знаменитая Лидия Русланова. В дни революционных праздников во дворе играл самодеятельный духовой оркестр из заключенных.
В начале 30-х годов под колокольней, вместо прохода, был устроен продовольственный магазин, или, как тогда говорили, «кооператив». Со стороны двора проход был заложен кирпичом, в помещении проведено электричество. В стенах были пробиты входы в подсобные помещения. Просуществовал магазин до отмены продовольственных карточек в 1935 году.
На площади перед монастырем был колхозный рынок, называемый Спасским. Он сгорел при первой же бомбежке немцами Москвы в июле 1941 года. До революции на этой площади у монастыря в престольный праздник накрывались столы, освящали яблоки и мед. Яблоки из монастырского сада раздавали населению бесплатно. Монастырский сад находился за малыми южными воротами, на так называемом хозяйственном дворе. Яблони росли и по берегу пруда, и даже на крутых склонах. Было много сирени, акации. Пруд был чистый, водилась рыба. Во времена колонии на берега пруда не пускали. После ликвидации тюрьмы на южной части монастырского холма явно просматривался засыпанный ров. Тогда не могли знать, что это такое. Теперь выяснилось, что захоронение расстрелянных в тридцатые годы.
«Трудовая колония» перестала существовать в 1935 году. Вохровцы, оставшись жить на прежнем месте, перешли на работу в Таганскую тюрьму, благо она была рядом. Видно, работы там прибавилось, и кадры были нужны.
Начался следующий этап разорения святыни. Освободившиеся помещения пустовали недолго. Территорию передали в ведение хозяйственного управления МВД. Началось бурное заселение бывшего монастыря. В это время, видимо, значительно увеличилась численность московской милиции, и срочно требовалось жилье. Заселили все помещения, которые недавно освободились от заключенных. Кроме милиционеров и их семей, жилье отводилось и обслуживающему персоналу и рабочим хозяйственного управления городской милиции. Кроме того, было установлено несколько общежитий в бывших церквах. Даже проход под колокольней был превращен в двухэтажное общежитие. Непонятно, как получали прописку в то строгое время, но селились буквально везде. На колокольне под арками, предназначенными для помещения колоколов, построили две хибары – и жили! Даже кур завели. Жили в крепостных башнях, и даже в часовне у собора жила целая семья из четырех человек.
В это время доламывали все, что не успели сломать прежние хозяева. Часы с колокольни сняли и увезли, часовые колокола сняли и покололи прямо на месте. Очень хорошо помню, как увозили обломки этих колоколов. Их грузили на подводы, солнце освещало сколы, и блестели серебряные крупинки. Во время погрузки где-то на колокольне был найден запрестольный, видимо золотой, крест. Нашедший показывал его своим товарищам, крест блестел золотом на солнце.
Помещения Преображенского собора занял архив МВД Московской области. Это в какой-то мере спасло здание от разрушения. Следили, чтобы не текла крыша и были целыми стекла. Вход в архив охранялся милицией. А остальное… В усыпальнице Романовых сделали склад Мосмолока. В бывшем Никольском храме устроили склад конфискованной мебели. А конфисковывали в то время лихо. Каждый день по несколько грузовиков привозили мебель и сгружали, сгружали. Иногда из шкафов и письменных столов вываливались чудом уцелевшие книги, школьные тетради… Слад был забит до отказа, во много ярусов . Иногда кое-что и увозили куда-то… В подклете церкви сделали картофелехранилище.
Дальше еще страшнее. Решили на территории монастыря сделать ямы для гашения извести. Были вырыты две огромные ямы. Первая яма – в углу у северо-восточной башни. Вскрыто приблизительно два ряда по 10 могил в каждом. Могилы (склепы) были уничтожены, останки захороненных выброшены и валялись около Никольской церкви. Вторая яма была между восточной стеной и часовней княжны Таракановой (монахини Досифеи). Вскрыт один ряд могил, примерно 10 захоронений. Кстати, тогда часовня княжны Таракановой стояла не на том месте, где сейчас. Это, вероятно, горе-реставраторы ее подвинули. Она находилась дальше от стены и севернее. Останки захороненных из этих могил свалены в ту же кучу у Никольской церкви. Во время «трудовой колонии» надгробие княжны Таракановой еще было в приличном состоянии (но крест уже был сломан). Вход закрывался железными дверцами с раздвижной решеткой, в окнах цветные витражи, блестел позолоченный купол. Теперь все разорено. Со временем уничтожались и другие отдельные могилы – то грузовик в склеп провалится, то траншею нужно прокопать.
В 1939 году решили подготовить монастырь ко взрыву. Население обещали переселить. Часть наиболее ценных фресок из собора передали Третьяковской Галерее. Фреска «Крещение княгини Ольги» сейчас находится в запаснике церкви Троицы в Никитниках.
Начали разрушать монастырские стены. Сначала принялись за западную часть со стороны пруда. Одна бригада рабочих ломами отбивала у стен целые кирпичные блоки, а другая лебедкой, установленной у самой воды, стаскивала эти блоки вниз. До войны успели уничтожить стену между северо-западной и средней башнями и верх стены от средней до юго-западной башни. В начале войны были уничтожены все навершия. В подклети собора, в усыпальнице, было оборудовано бомбоубежище. Когда немцы подходили к Москве, жителям было предписано покинуть монастырь, так как собирались в нем сделать опорный оборонительный пункт, но дело кончилось тем, что был вырыт ДОТ возле стены со стороны площади.
В середине октября 1941 года, когда в Москве началась паника, не уехавшие в эвакуацию жители решили устроить себе тайное укрытие от немцев. Искали таинственный подземный ход, который, по слухам, начинался под колокольней. Копали женщины и подростки под последним маршем лестницы. Работа длилась два дня. Откопали еще целый марш каменных ступеней, которые уперлись в стену. На этом работа кончилась.
После войны в Знаменской церкви решили устроить санпропускник (по-русски – душевую с вошебойкой) для существовавшей еще тогда Таганской тюрьмы. Когда рыли под церковью в северо-восточном углу траншею для подведения воды, обнаружили захоронение человека в монашеской одежде, по-видимому, женщины. Останки хорошо сохранились. Несколько дней тело лежало у траншеи, пока его не перенесли на помойную кучу возле западной башни. После ликвидации Таганской тюрьмы санпропускник переделали под вытрезвитель. Туда свозили пьяных со всей округи. А в северном крыле монашеских корпусов сделали гауптвахту для проштрафившихся милиционеров.
После смерти «великого зодчего коммунизма» склад конфискованных вещей в Никольской церкви ликвидировали. Разметили там цеха скульптурного комбината – благо потолки высокие. На территории были построены огромные сараи, в которых рабочие воплощали в бетоне, гипсе, металле идеи художников. Готовые монументы теснились на монастырском дворе.
В шестидесятые годы в монастыре начались реставрационные работы. Жителей стали постепенно переселять, выселили и скульптурный комбинат. Всю территорию передали реставраторам. Из Преображенского собора вывезли архив, но здание, не переданное реставраторам, осталось без хозяина. Протекла крыша, ветшали стены. Окончательно разграбили усыпальницу, находившуюся под собором.
В братских корпусах были восстановлены своды, заложены растесанные поздними владельцами окна и двери, удалены позднейшие пристройки. Отреставрирована колокольня, но без часов и надвратной церкви Сергея Радонежского.
До начала реставрационных работ вход в настоятельский корпус украшал чугунный портик из 12 чугунных узорчатых колонн, с балконом, украшенным цветным витражом. Уничтожен и второй вход в Преображенский собор с северной стороны. Он состоял из двух лестничных маршей с крытой застекленной галереей. Ступени – из крупных плит. Все это реставраторы убрали, как более поздние постройки.
Имеющиеся сейчас надгробия на территории монастыря – это просто выставка найденных в земле памятников, они не соответствуют местам захоронений. Конечно, восстановить некрополь полностью невозможно, но обозначить план захоронений можно было бы, сделав ограждения, газоны, пешеходные дорожки. Необходимо вернуть монастырю находящуюся напротив через площадь бывшую монастырскую Сорокосвятскую церковь (по-народному, церковь Сорока мучеников1), а также здание бывшей монастырской богадельни.
Праздником для всех людей, любящих русскую историю, уважающих предков, верующих в Бога, было известие о том, что Новоспасский монастырь передали Православной Церкви. Дай Бог силы законным хозяевам восстановить эту Святую Обитель.
Бывший житель «Кировского городка»2 И.Р. Тихомиров».
1Храм Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе является действующим с 1992 года, имеет статус Патриаршего подворья.
2Такое название получил монастырь после его передачи для нужд МВД под жилье.
Послесловие. Осенью 1946 года на территории монастыря появился пожилой человек с букетом георгинов. Он долго ходил у часовни княжны Таракановой, что-то искал. Когда его спросили, что он ищет, ответил, что где-то здесь (он показал на северную сторону часовни) была могила его жены. Конечно, следов от могилы не осталось – все было уничтожено. Посидел этот человек на земле у часовни, оставил букет и как-то незаметно ушел…
